— Очень надеюсь, что ты не согласился, — выдохнула девушка. Почувствовав его медленный, нежный поцелуй, она простонала: "Когда уже, Антуан?"
— Скоро, — он все целовал ее. "Только ты знаешь, Констанца, я говорил тебе — я никогда не оставлю Мари-Анн, не поступлю с ней бесчестно".
— И не надо, — удивилась Констанца. "Я, — она взяла руку Лавуазье и прижалась к ней щекой, — просто хочу быть с тобой, вот и все. С тех пор, как я тебя увидела, — девушка рассмеялась.
— Тебе было семь лет, — Лавуазье вспомнил высокую, рыжеволосую девочку и ее серьезные, темные глаза. Он привлек ее к себе: "Констанца, к тебе приходить опасно — парижане меня все-таки знают в лицо, начнут трепать языками. Подожди, я придумаю что-нибудь…, - он обнял ее, и, подняв на руки, усадив на мраморный подоконник, услышал, как шуршат ее юбки.
Констанца прижала к себе его голову. Раздвинув ноги, она застонала: "Я люблю тебя, люблю!"
— Я тоже, — в свете луны, что пробивался сквозь ставни, его глаза играли серебром. "Я тоже, Констанца, — повторил Лавуазье, обнимая ее, шепча что-то ласковое, неразборчивое, чувствуя под рукой раскаленное, покорное тело.
Они медленно шли по набережной Августинок. Робеспьер остановился под тусклым фонарем: "А ты мне, Жан-Поль, говорил, что эта герцогиня Экзетер — пустоголовая дура, вроде ее подружки, жены Бурбона. Вовсе нет, — он стряхнул пепел: "А этот, герцог — представляет здесь интересы короля Георга?"
— Неофициальным образом, — поднял бровь Марат. "Он много путешествует".
— Ну-ну, — хмыкнул Робеспьер. Достав из кармана сюртука маленький блокнот, он записал туда что-то серебряным карандашом.
— Настанет день, мой друг, — он похлопал Марата по плечу, — когда Франция поднимется с колен и сбросит со своего тела этих иностранных пиявок — всяких там австрийцев, англичан, вроде этого Экзетера…
— Или вообще, — тонкие губы Марата искривились, — людей без рода и племени, выдающих себя за французов.
— Месье Корнель, — Робеспьер поднял бровь. "Не волнуйся, он уже отмечен в моей книжечке. Тем более, — Робеспьер оглянулся и посмотрел на балкон квартиры Тео, где виднелись две фигуры, — он мой соперник, а я такого не терплю. Все, что я захочу, — Робеспьер вскинул голову, — то я и беру себе, будь то власть или женщина.
— Твой соперник, — Марат тонко улыбнулся, — скорее мадемуазель де Лу. Они двенадцать лет вместе живут, эти поклонницы Сафо. В Париже все об этом знают. Но, как ты сам понимаешь, мадемуазель Бенджаман — любимица народа. Она из бедняков, откуда-то из колоний, так что парижане за нее грудью встанут. Вот на нее и не печатают карикатур, как на других.
— Ах, вот как, — протянул Робеспьер, — тогда, Жан-Поль, мне будет еще проще.
— Как? — поинтересовался Марат, но Робеспьер промолчал. Взглянув на башни собора Парижской Богоматери, он добавил: "Там я и обвенчаюсь с мадемуазель Бенджаман, попомни мое слово, Жан-Поль".
— Ты же атеист, — ухмыльнулся Марат и вдруг побледнел — Робеспьер приблизил губы к его уху и шепнул: "К тому времени он уже не будет собором, друг мой".
Медленно, размеренно забил колокол, с черепичных крыш, каркая, сорвалось воронье. Марат, увидев мертвенный блеск голубых глаз — подавил в себе желание перекреститься.
Марта погладила дочь по голове. Поцеловав белокурый затылок, — они лежали рядом, на кровати в детской Элизабет, женщина ласково спросила: "А что тебе дядя Теодор рассказывал?"
— Ой, — девочка зевнула, и притянула к себе поближе маленький, изящной работы, отбойный молоток, — очень интересно, мама. Легенды рудокопов — из Гарца, из Уэльса, из Арденн. Мама, — Элизабет приподнялась на локте, — почему мне нельзя в Итон, как мальчикам? Как Тедди, Майклу и Пьетро. Я бы хотела с ними, вместе быть, как на каникулах…, Почему девочек не берут в школы? — зеленые глаза Элизабет заблестели.
— Когда-нибудь возьмут, — пообещала Марта. "А пока — у тебя ведь есть учителя, — она пощекотала дочь. Та, обняв ее, приникнув головой к плечу, быстро шепнула: "Люблю тебя, мамочка! Папа придет, пожелает мне спокойной ночи?"
— Обязательно, — Марта перекрестила дочь. Элиза зевнула: "Дядя Дэниел вернется еще во Францию? А то я скучаю".
— Посмотрим, — улыбнулась Марта, вспомнив веселый голос мужчины: "Тедди, когда тебе исполнится шестнадцать — жду тебя в Бостонском порту, а оттуда сразу отправимся в Виргинию".
Марта потрепала сына по каштановой голове и подмигнула ему: "Ты только запомни — твой новый американский паспорт должен увидеть нотариус в Вильямсбурге и больше никто".
Тедди ухмыльнулся: "Жаль, а то я, мама, уже собрался всю жизнь на два года старше быть. Ладно, — он вскочил со скамейки парка Тюильри и потянул Дэниела за руку: "Пошли, дядя Теодор нас ждет в Булонском лесу, обещал напоследок на воздушном шаре прокатить!"
Дэниел посмотрел вслед брату. Он тихо сказал Марте: "Одиннадцать лет, а уже — тебя выше. Он на твоего отца похож, очень. Глаза такие же".
— И на своего отца тоже, — вздохнула женщина. "Ничего, Дэниел, ничего, — она улыбнулась и развернула кружевной зонтик, — я же вижу, как он мистера Дэвида напоминает. Землю вы тогда в аренду сдайте, — попросила Марта, — Тедди этот доход пригодится, когда он вырастет. Он же в Америке собирается жить. И ты сам…, - женщина внезапно замялась.
— Нет, — Дэниел помотал русой головой, — это деньги Тедди, я и цента из них не возьму, Марта.
— За могилой я буду ухаживать, — пообещала Марта, когда они уже шли к выходу из парка, — так что не волнуйся. Все же брат ваш, и Тео, — она коротко вздохнула. "Ты письма Горовицам передай, и Мирьям с мужем — тоже. Очень удобно, что ты из Амстердама отплываешь, — Марта улыбнулась, — а то Джону одному было бы скучно туда ехать.
— Мы, как договор мирный подписали, — смешливо заметил Дэниел, помогая ей сесть в карету, — так и сами с его светлостью подружились. Хотя попробуй не подружись, когда по десять часов над одной строчкой споришь. А через Амстердам я еду, потому, что надо открывать наше посольство в Гааге, — Дэниел довольно улыбнулся. Марта радостно сказала: "Поздравляю! Третье уже, в Европе. Чтобы так и дальше было, — велела она.
Тедди высунул нос из-за "Истории падения Римской Империи". Мальчик заинтересованно спросил: "Дэниел, а когда ты будешь послом?"
— Годам к сорока, — развел руками Дэниел. "Через семь лет".
— Жениться бы ему, — подумала Марта, глядя на тонкие морщины у зеленовато-голубых глаз. "Хоть седины нет, как у Питера, и то хорошо. Может, в Америке кого-нибудь встретит, кто по душе ему придется".
Она вышла из детской, и легонько постучала в дверь кабинета. Герцог что-то писал при свете бронзового канделябра.
